Том 6. Проза 1916-1919, пьесы, статьи - Страница 129

129

Прелестнов (ошалело). И буду трясти. Проснись!

Монастырский. Воды на голову капитану! Воды!

Сеня (хохочет). Воды на капитана!

Общий возбужденный смех. Смеется и Таежников.

Паулина поздравляет его, низко и неуклюже приседая.

Паулина. Я так поздравляю, дорогой Михаль Федорович… Я так счастлив, что удостоильси. (Неловко пожимает ему руку и отходит к Тане, обнимает ее; так они вдвоем, в стороне, и сидят остальное время.)

Горожанкин (поправляя галстух, фальшиво). Имею честь поздравить. Я так безмерно счастлив и благодарю судьбу, что наше тихое жилище удостоилось…

Таежников (сухо, не протягивая руки). Не на чем-с.

Монастырский (орет). Удостоилось!.. Тут мраморную доску надо: такого-то числа сей подвал посетили… (Счастливо хохочет.) Миша, и неужели это правда? И неужели я не сплю, и они были тут, вот тут, стояли, а?

Таежников. Были, Егор, и стояли, и говорили.

Монастырский (хохочет). Не может быть! Честное слово, этого не может быть. А какие они, Миша, расскажи? Я, брат, ничего и не рассмотрел, струсил я, брат: вдруг вспоминаю портрет, и…

Прелестнов (перебивая). Дергает меня: они, говорит! Они-с. А я сразу-то…

Монастырский (перебивая). Он даже затрясся весь, ей-Богу: удеру, говорит.

Прелестнов (хохочет). И удрал! Бежал Гарун быстрее лани…

Монастырский. Да погоди, Гавриил… (С глубочайшей серьезностью.) Но почему они так недолго, Миша? Вероятно, им очень некогда: занятия, корректура…

Таежников. Я завтра к ним иду. Они звали.

Почтительное молчание.

Монастырский. Звали?

Таежников (улыбаясь). Да и еще просили, чтобы пораньше утром…

Монастырский (значительно). Ну еще бы… мало ли вам надо переговорить… о том о сем, еще бы! Литература! Это, знаешь, такая область… фу-ты, черт, что-то и я ошалел. Миша, а что они тебе говорили? А? Скажи, Миша: ведь тут каждое слово на вес золота… скажи!

Все наклоняются к Таежникову и смотрят ему в рот.

Таежников. Что они говорили? Да вот говорили, что им очень понравилось… очень. Да. И Григорий Аполлонович даже…

Монастырский (шепотом). Григорий Аполлонович… Ну?

Таежников. Да: что очень понравилось. И просили завтра приходить утром… (Разводя руками.) Не помню!

Некоторое разочарование.

Монастырский. Ну, как не помнишь? Ты вспомни, Миша!..

Таежников. Руку… руку пожимали. (Хмуро.) Не помню.

Монастырский. Ага — руку! Да, брат, это, знаешь… (К остальным.) Когда такие пожимают руку, это, вы понимаете?..

Прелестнов (убежденно). Это не кот наплакал, да-с!

Монастырский (презрительно глядя на него). Ну и… — осел же ты, капитан! Сам ты кот. Ну, Миша, а дальше, а дальше? Что Незабытов говорил, очень хвалил, да?

Таежников (хмуро). Дал двести рублей. В счет гонорара.

Монастырский. Ага! Ну, конечно же, о Господи: нельзя же тебе здесь оставаться! Сегодня же… то есть завтра с утра буду искать тебе комнатку, я уже знаю, где… Еще бы! Теперь они небось к тебе каждый день будут захаживать, этак запросто, а? Здравствуйте, Михаил Федорович, — а? (Серьезно.) Да и вообще, литераторы, разговоры, теперь тебе надо держаться очень строго, Миша, ты теперь даже права не имеешь!.. Я даже думаю, что надо две комнатки: одна спальня, а другая приемная, ведь нельзя же в одной комнате и чтобы спать, и чтобы литература… (Восторженно.) Литература, Миша! — А как вы посоветуете, Елизавета Семеновна, вы дама, знающая эти вообще светскости?

Елизавета Семеновна. Если вы уже спрашиваете меня, то я посоветовала бы три комнатки… хоть скромные, но три комнатки, обязательно три. Столовая, спальня и кабинет… (кашляет) и кабинет с письменным прибором. Роскоши, конечно, не надо…

Монастырский (решительно). Завтра же ищу! Капитан, надевай все ордена, и идем вместе искать.

Прелестнов. Идем… эх, нынче, жалко, не надел!

Монастырский. Кто ж знал!.. Да что ты, Миша, улыбаешься на нас, что это за ирония такая? Неужели ты станешь спорить, что комнаты тебе не надо… ну не три, так две?

Таежников. Нет, комнату надо. (Снова хмурясь.) Я о деньгах, Егор: тебе не кажется, что это… как бы тебе выразить мою мысль?.. что это лишнее?

Прелестнов. Лишнее?!

Монастырский (удивленно). То есть как это лишнее? Но ведь ты же их заработал, Михаил? Ведь это же не подарок или… извини… не подачка на бедность? Знаешь, я сам идеалист, как и ты, но этого я не понимаю. Подумайте, господа: человек не спит ночи, работает, человек пишет соком и кровью своих нервов, как сказал поэт, и вдруг!.. Лишнее!

Таежников (сперва нерешительно, потом резче). Да, конечно, я их заработал, но… (страдальчески улыбаясь) жалко как-то, Егор!

Монастырский. Чего жалко?

Таежников. Сам еще не знаю, чего, а жалко. Ведь я не думал о деньгах, когда писал, и вдруг выходит, что это — деньги. Я не понимаю, как это может быть: вдруг — деньги, какие-то бумажки! Мне кажется, что теперь я буду бояться писать…

Монастырский. Да чего бояться?

Таежников. Не знаю, Егор… вероятно, это просто нервическое ощущение… (Задумываясь.) Да, я счастлив нынче, я так счастлив, что рад бы был даже… умереть, понимаешь, умереть… чтобы навсегда сохранить эту минуту, но… жалко мне чего-то!.. Так жалко!..

Елизавета Семеновна (подводя старичка). Михаил Федорович, вот Яков Иваныч очень желает вас поздравить… (Конфиденциально.) Он глуховат, бедненький, но он такой деликатный… Яков Иваныч, говорите! — Ну?

129